Цирк в храме
Абстрактная опера о фараоне-революционере, пытавшемся свергнуть старых идолов и установить монотеистическую религию, обрела барочную плоть в постановке британца Фелима Макдермотта.
Макдермотт – режиссёр уже хрестоматийной «Сатьяграхи», совместного проекта Английской Национальной оперы и Met, поставленного в 2007-м и с тех пор несколько раз возобновлявшегося. Посвящённая Ганди «Сатьяграха» (1979) – вторая часть условной трилогии Филипа Гласса, начатой в 1976-м «Эйнштейном на пляже» и законченной в 1983-м «Эхнатоном». Оперный цикл о людях, менявших мир, объединил титанов ХХ века с полумифической фигурой – фараоном, взошедшим на царство после смерти отца Аменхотепа III и отринувшим привычное древнеегиптеское многобожие. Для начала он меняет себе имя – с Аменхотепа IV, на Эхнатона, то есть, «духа Атона», солнечного божества. Во втором действии фараон, поддерживаемый матерью – царицей Тией и женой – царицей Нефертити, изгоняет жрецов из храма и строит новый священный город.
В третьем всё печально: по прошествии семнадцати лет Эхнатон с семьёй пребывает в самоизоляции
(да, это слово вернулось в лексику любителей музыки ещё в ноябре, после премьеры в Met, задолго до насильственной коронавирусной изоляции), народ бунтует, жрецы вновь входят во власть и убивают царя, преемник Тутанхамон отменяет реформы и возвращает прежние обычаи, а рядом с призраками Эхнатона, Нефертити и царицы Тии появляются современные студенты, которым все исторические изыскания нужны как прошлогодний снег. «Эхнатон» Макдермотта дебютировал в ENO в 2016-м, осенью прошлого года был перенесён в Met, снят на видео и теперь входит в коллекцию проекта TheatreHD.
Музыка Филипа Гласса – спасительная соломинка для неуверенных в себе кинорежиссёров:
Гласс – как Арво Пярт, включил в саундтрек – и ничего больше делать не надо, зрительское сердце без дополнительных усилий забьётся с восторгом чувств.
Но в кино используются короткие отрывки, а опера – это музыкальный материал на два с половиной часа (с антрактами хронометраж «Эхнатона» переваливает за три с половиной), причём либретто умещается на странице, то есть, действия – минимум, и как это ставить в «широком формате» (а величественность музыки иного и не предполагает), большой вопрос. Макдермотт отвечает на него, вспомнив о другом человеке-солнце – короле Людовике IV и его галантных версальских празднествах. Во время коронации слуги в гимнастических костюмах, похожих на растрескавшуюся под лучами немилосердного пустынного солнца землю (художник – Кевин Поллард), обряжают обнаженного Эхнатона в причудливое, сюрреальное, но однозначно отсылающее к эпохе барокко «новое платье короля».
Пышность и церемонность сценического действия, плавного, как смена света в эпизоде молитвы Эхнатона, оправдана оперой:
использующий бесконечно повторяющиеся структуры минимализм Гласса близок барочной музыке с её «вечным» движением – не вдаль, но вширь,
«развертыванием» в пространстве, зеркальной симметрией, ощущением времени как круговорота и слиянием экстаза с тревожностью. Для контратенора – в согласии с канонами барокко – написана заглавная партия; в спектакле Met её исполняет Энтони Рот Костанцо, которому принадлежит авторство иммерсивного спектакля GlassHandel, скрестившего Гласса с Генделем (и ещё много с чем, от живописи Джорджа Кондо до фэшн-дизайна Рафа Симонса).
Цирка, к которому активно обращается Макдермотт, при дворе Людовика не существовало, но и это визуальное решение встраивается в смысловую мозаику «Эхнатона»: настоящий современный цирк – это цирк солнца, и пусть жонглёры, участвующие в спектакле гораздо сдержаннее магических беспредельщиков из Cirque du Soleil, ассоциация очевидна. Кажется, нет более подходящей пластической метафоры для ложного бега времени, чем белые мячи, взмывающие вверх из рук цирковых артистов;
их оплошности, навсегда задокументированные камерами, – трогательный штрих, внесённый реальностью.
Схватка Эхнатона с жрецами – наполовину танец, наполовину состязание перформеров, жонглирующих булавами;
битва – но такая, что способна ввести в транс,
и в этом плане «военные» действия у Гласса/Макдермотта близки любовному дуэту Костанцо с дебютирующей в Met Дженай Бриджес в роли Нефертити.
Весельчаки-арлекины из спектакля Андрея Могучего «Pro Турандот» перечисляли примеры настоящего счастья; среди них был такой – «опера, в которой все слова понятны». «Эхнатон» – тот редкий случай, когда даже субтитры читать необязательно; партия покойного Аменхотепа, чей призрак почти не покидает сцену, вообще написана в прозе, требующий перевода английский язык сведен к минимуму, часть либретто написана на древнеегипетском и иврите;
смысл – в звучании, а не в подстрочнике.
