Очевидное и вероятное
Каждый можно воспринимать как актуальное политическое высказывание, хотя сюжеты разыгрываются в далёкие от наших дни. Главная «кукольная» «Маска» – у «Ходжи Насреддина», а приз за режиссуру в секции «Куклы» получил Максим Исаев, постановщик «Сказки о золотом петушке», которую театр «Karlsson Haus» на «Маске» сыграл всего раз вместо запланированных двух – из-за прямого антивоенного высказывания Исаева на аплодисментах.
Не обошлось и без других «военных потерь»: только для жюри в Москве сыграли «Данию тюрьму», поставленную Петром Шерешевским по пьесе Аси Волошиной в петербургском Камерном театре Малыщицкого. Ну а «Юдифь» Бориса Павловича по пьесе Клима не показали вовсе – как в самом начале фестиваля и предсказывали некоторые возрастные театралки – «стреляные воробьи», помнящие про цензуру.
Не знаю, были ли звонки из компетентных органов или фестиваль сам решил, как говаривал мой старик-отец, заставший все советские реалии, «не дразнить гусей»;
никого не сужу, но раз уж пишу этот очерк итогов «Маски» «для истории», засвидетельствовать факт отмены должен. Ладно, идущая на украинском языке «Юдифь», в ней, полагаю, много опасных и ненужных сегодняшней власти ассоциаций. Но что крамольного в «Дании тюрьме», не понимаю; ну поминают там пару раз без почтения, с иронией первое лицо государства; но в остальном – довольно абстрактная пьеса, больше посвящённая самому акту творчества, чем провоцирующей его жизни, и рассчитан спектакль всего-то на 24 зрителя (я смотрел «Данию» на видео и, возможно, что-то выиграл – съёмка позволяет всё время видеть двух героев, тогда как в зале, превращённом в жилую комнату для свиданий с заключёнными, часть действия оказывается вне поля твоего зрения).
А так-то в «неблагонадёжные» можно записать практически всех русских классиков;
и завершился фестиваль в переполненном зале «Гоголь-центра» грандиозным политическим спектаклем Дмитрия Егорова «Дело», поставленным по пьесе Сухово-Кобылина в новосибирском «Красном Факеле». Вот это настоящий чёрный шедевр, эпос дурной российской обречённости; «сатира» (так в программке) не столько бичующая сиятельных бюрократов, сколько живописующая – с выдающимся мазохистским остроумием – замкнутый круг бесправия граждан и произвола властей.
Андрей Могучий побеждает в «Драме большой формы» второй год подряд;
о его «Трёх толстяках» в БДТ я достаточно подробно писал – как и о «Товарище Кислякове» Александринского театра, выигравшем «Маску» в «Драме малой формы» (деление на «большую» и «малую» формы проходит по числу зрителей в зале). Во время фестиваля Александринка устроила в Москве гастроли – вместе с номинированными спектаклями «Товарищ Кисляков» и «Нана» (приз за женскую роль – у действительно фантастической Анны Блиновой; подробно о «Нана» – здесь) привезли «Детей солнца» Николая Рощина. На меня резкость и ясность эсхатологического высказывания, физическая, мускульная мощь и острая театральная красота этого спектакля произвели сильнейшее впечатление. Экспертный совет его проигнорировал, но в чём-то проявил радикальную концептуальность – позвали в конкурс не мэтра, а работу его ученика Андрея Калинина.
Приз за режиссуру – у Дмитрия Крымова за спектакль «Моцарт «Дон Жуан». Генеральная репетиция» (Евгению Цыганову «Дон Жуан» принёс награду за лучшую мужскую роль). О нём я тоже писал; здесь замечу, что справедливее было бы наградить Крымова за номинированную в «малой форме» постановку «Все тут.» в «Школе современной пьесы» – самую щемящую, смешную и личную его работу, героями которой Крымов сделал своих родителей и Нонну Скегину, бессменного завлита Анатолия Эфроса.
Жаль, не отмеченной осталась «Двенадцатая ночь» Юрия Муравицкого в Никитинском театре из Воронежа. В ней – чистая игра, никакой, в отличие от победившего «Кислякова», социальной повестки и болезненно своевременных размышлений о конформизме. Но спектакль прекрасный, а политическим жестом была бы поддержка негосударственного театра, находящегося под угрозой исчезновения после того, как арендодатель (ОАО «РЖД») неожиданно расторг договор об аренде помещения (того, самого, где когда-то родился и вырос воронежский Камерный театр).
Похоже, сам факт независимости театра от государства сегодня расценивается как преступление.
Я восхищаюсь талантом и энергией основателей Никитинского – худрука Бориса Алексеева и директора Ирины Алексеевой; верю в то, что театр не пропадёт, однако всё происходящее чудовищно и трагично.
В номинации «Эксперимент» «жанровый» разброс – максимальный.
От «Пермского моря» Саши Шумилина и компании «немхат», «спектакля-дыхания», приглашающего зрителя в бассейн: перформеры плавают, а зрители слышат в наушниках их заранее записанные исповеди – о надеждах и страхах – и живое дыхание в микрофоны, что держат в руках «ассистенты», встречающие пловцов с противоположной стороны бассейна. До относительно традиционных – хотя бы потому, что идут в обычном зале – «Коромыслей» Полины Кардымон в новосибирской Лаборатории современного искусства: четыре девушки поют русские обрядовые песни, связанные с тремя переходами-инициациями, рождением, свадьбой и похоронами, под комментарии самих артисток, проецирующиеся титрами на экран.
Загадкой выглядит невключение в номинацию самой экспериментальной работы – хотя бы в плане испытаний, которым подвергается человеческий организм.
Это «Overtime» казанского коллектива «Театр. Акт», перформанс длиной в 16 часов 27 минут (хронометраж связан с первым исполнением – оно проходило на открытом воздухе и длилось от восхода солнца до заката), в течение которых Ангелина Мигранова и Родион Сабиров ходят по песочному кругу, утрамбовывая песок небольшими валиками. В конце каждого часа движение прерывается на несколько коротких минут – для фото в телеграм-канал и мониторинга физического состояния.
В остальном – без перерывов, без отлучек с «заколдованного» поля, в центре которого торчит вызывающий мрачные лагерные ассоциации столб с репродукторами;
на износ.
Едва ли не тяжелее всех приходится третьему перформеру, Аскару Галимову: он все 16 часов 27 минут не встаёт со стула и читает монотонный текст, где фигурирует бессчетное количество пронумерованных мужчин и женщин, проснувшихся и уснувших в определённое время. Можно долго рассуждать о смыслах, рождающихся из показательной абсурдистской бессмыслицы проекта, при этом соревновался «Overtime» в номинации «Современный танец». Где победила «Новая земля», дитя Платоновского фестиваля искусств, тоже связанное с песком: танцевальная труппа воронежского Камерного театра исполняет хореографию Анны Щеклеиной под открытым небом, на песчаной насыпи у Воронежского водохранилища.
А лучшим в «Эксперименте» жюри признало самый далёкий от театра опыт (даже водные игры пермского «немхата» всё же остаются в традиции вербатима) – «Симулятор школы», микс перформанса, иммерсивного аттракциона и тотальной инсталляции, придуманный Петром Куркиным для фестиваля «Точка доступа». В Москву «Симулятор» не привозили, жюри смотрело спектакль в Петербурге; впрочем, смотрело – не очень подходящее слово; начинается эксперимент в мрачном футуристическом «шлюзе», где перформеры, представленные как клоны, коротко интервьюируют зрителей.
Продолжается – леденящая перемена обстановки! – в стандартном школьном классе.
Там идёт урок, парты заняты перформерами и настоящими одиннадцатиклассниками; зрители же вольны молча наблюдать за ребятами, заглядывать в мобильники и тетради, бродить по коридорам и кабинетам. В ком-то из учащихся можно распознать себя.
И, возможно, обрести робкую надежду что хоть у них, этих «других я» из поколения next получится жить в свободной и мирной стране.
Или в космосе, грёзы о котором так красиво материализовали получившие «Маску» художники Александр Мохов и Мария Лукка в ярославском «Циолковском».
