Автор: Леонид Александровский
«Сон в летнюю ночь» (как и другая комедия Шекспира, в которой действуют духи – написанная пятнадцатью годами позже «Буря»), кажется менее всего подходящей для скупой на сценографию глобусовской трактовки. В конце концов, сюжет пьесы разворачивается в пышном афинском лесу, по опушкам которого порхают феи, и где напыщенный актер-любитель Моток получает во временный дар от сверхъестественных сил ослиную морду. Богато постановочная природа «Сна», в каком-то смысле, обусловлена происхождением пьесы, написанной к празднованию свадьбы двух немолодых аристократов – Мэри Саутгемтон (матери патрона Шекспира – графа Саутгемптона) и вице-камергера, сэра Томаса Хиниджа. Кстати, именно поэтому «Сон в летнюю ночь» так любили ставить в викторианскую эпоху. И не только ставить, но и, например, рисовать: выдающиеся викторианские живописцы вроде Джозефа Ноэла Пейтона и Джона Анстера Фитцджеральда посвятили сценам из «Сна» свои самые изощренные многофигурные полотна.
Интересно другое: в каком-то смысле, сам Шекспир уже отрефлексировал перипетии будущих, не отягощенных излишками роскоши, постановок своей комедии. Речь, разумеется, о самой бурлескной сюжетной линии «Сна»: комическом секстете простолюдинов, решившихся представить на суд брачующихся монархов собственную версию трагической истории Пирама и Фисбы. Критики-традиционалисты считают их доброй самопародией Шекспира-театрального деятеля; оппоненты из анти-стратфордианского лагеря указывают на откровенно издевательский характер демонстрации «высококультурных» поползновений энтузиастов народного театра.
Как бы то ни было, но именно эпизоды с участием Клина, Мотка, Рыла и всех-всех-всех часто играют определяющую роль в успехе очередной постановки «Сна в летнюю ночь». Так случилось и на сей раз. Заводилой «труппы» предприимчивых афинян выступает, как водится, Клин: актер Фергал Макэлхеррон подарил своему плотнику-театралу бойкий ирландский акцент и заразительно музыкальный смех. Но главной комической звездой является, безусловно, Моток, который в исполнении блистательного Пирса Куигли кажется уморительной травестией образа провинциального актера, полного энергии, но не блещущего талантом. Скатологическая брутальность «низового Шекспира», подчеркнутая драматургом даже в именах персонажей (Theseus – feces, Lysander – lies under, Hermia – hernia), всячески подчеркивается режиссером Домиником Дромгулом: чего стоит хотя бы «туалетная дыра» в стене, разделяющей Пирама и Фисбу. Не говоря уж об «эротическом сэндвиче» из запутавшихся в своих амурных предпочтениях любовников или Обероне, содомизирующем одну из глобусовских колонн.
Следуя давно устоявшейся традиции, художественный руководитель «Глобуса» Доминик Дромгул доверяет роли «королевских» и «сказочных» героев одним и тем же исполнителям. Актерская и человеческая «химия», пронизывающая дуэт Джона Лайта и лауреатки премии Лоуренса Оливье Мишель Терри, вполне очевидна – между обеими монаршьими парами летают искры взаимной очарованности и обожания (хочется отметить и странноватую, но выразительную деталь праздничного грима Терри-Иполлиты – перевернутый крест на лбу а-ля Эмбер Роуз). Сыгравший лесного духа Пака юный Мэтью Теннисон (пра-пра-правнук поэта-лауреата лорда Теннисона) снабдил своего «феерического» героя чертами задиристого кокни – в пику более возвышенной трактовке образа Ариэля Колином Морганом из глобусовской «Бури». При этом атлетизм не скованного гравитацией существа остался на столь же высоком уровне: зритель оценит гимнастические номера, демонстрируемые Обероном и Паком.
Отдельных слов заслуживает насыщенная – как всегда в «Глобусе» – музыкальная составляющая спектакля. На протяжении столетий музыка играла особенно важную роль именно в постановках «Сна»: над озвучанием комедии в свое время трудились, среди прочих, Перселл, Мендельсон и Орфф. Надо отдать должное постоянному композитору «Глобуса» Клэр ван Кампен, ориентировавшейся при сочинении «песни фей» именно на барочную перселловскую эстетику – через голову более популярной, романтической мендельсоновской.